— Малыш?
Да, это он, Малыш.
— Ты тоже не спишь, Володя? Отчего? — тихим шепотом срывается у Марка.
— Я думаю!.. — звучит в ответ приглушенный, обычно звонкий голос.
— О чем?
— О них, конечно… О наших героях. Послушай, Марк, война кипит, люди гибнут за родину. Идут не только те, кто обязан идти, а добровольцы-юноши, даже мальчишки… Ну, а мы — ты, я, Стовровские, Клеонов, ничего не делаем, хотя сильны, молоды, полны жизни!
— Ты ошибаешься. Малыш, сильных и молодых нас только трое: я, Стась и Клеонов, а вы все еще дети.
— Но ты забываешь, что в Германии, Англии и Франции такие же дети служат бойскаутами, разведчиками, и матери благословляют их идти в армию, — гордо выпрямляя свою маленькую фигуру, произнес Володя.
Марк взглянул на него, перевел взгляд на выплывший из-за туч месяц, и лицо его осветилось задумчивой улыбкой.
— Я понимаю тебя, Малыш. Ведь я думаю о том же. Сейчас ты, словно, открыл мне глаза, Володька! Дай мне пожать твою руку. Умная у тебя голова, братец. Да, да, конечно! Бежать отсюда тайком, — это я считаю гадким и недостойным. Бежать, чтобы вернули с первой же станции, это бесполезно и глупо. Мы поступим иначе… Вот что: разбуди их всех, разбуди, Малыш, и приведи сюда. Мы сговоримся. Я буду ждать, Малыш. Не теряй времени, слышишь, Володя?
Месяц по-прежнему то скрывался, то снова появлялся из-за облака, озаряя своим нежным светом группу подростков, собравшуюся у окна.
Марк, Володя Рокотов, Леонид Клеонов, братья Стовровские и Веня Зефт разместились на подоконнике, и горячо беседовали между собой. Сейчас говорил Марк, и все его слушали жадно, стараясь не проронить ни слова.
— Господа, в нашем плане не должно быть ничего дурного, преступного, — говорил Марк, — и, стало быть, нам нечего действовать тайком, исподтишка. Август Карлович и наши близкие должны одобрить наш план и пойти нам навстречу. Наше дело правое и светлое: мы хотим принести посильную помощь нашей родине, мы хотим отдать и свою жизнь, если это понадобиться… Мы соединимся, образуем тесную маленькую дружину и будем стараться проникать всюду, где только есть неприятель. Будем стараться определять его численность, отмечать его расположение и доносить начальству ближайших русских частей. Мы на свой счет обмундируем себя, запасемся оружием, патронами и съестными припасами. И когда все будет готово, начнем нести нашу разведочную службу. Не знаю, хорошо ли я придумал, господа? — закончил вопросом свою речь Марк.
— Молодчинище, Марк! Так, именно так! Все верно, все прекрасно. Ты достоин носить столь благородное имя, как Марк Великолепный! — забывая всякую осторожность, завопил Малыш и повис на шее своего старшего и любимого товарища.
Стась и Кодя Стовровские подвинулись к Марку. Старший, шестнадцатилетний Стась первый протянул ему руку:
— Я — первый член твоей дружины…
— А я должен сказать тебе, Марк, — начал Леонид Клеонов, — что твоя идея нашла горячий отклик в моем сердце.
— Господа! — вдруг прозвучал голос Вени Зефта. — Дайте и мне сказать свое слово. Я всей душой присоединяюсь к вам, всей душой, всем сердцем. Многие думают почему-то, что мы, евреи, трусливы… Но мне кажется, что ошибаются те, которые такого мнения о моем народе. Однако не об нем я сейчас говорю, а о себе. Я люблю нашу общую родину, мой отец научил меня любить ее с детства, и я более чем уверен, что он, узнав о нашем решении, отпустит меня служить в нашей будущей бойскаутской дружине. Я еще молод, господа, и не очень силен здоровьем. Однако, никто не скажет, что у меня нет меткого глаза, нет проворства, ловкости. Не правда ли, господа?
— Правда, Вениамин, правда!
Маленький евреи словно задохнулся от радости, и лицо его загорелось ярким румянцем.
— Я буду рад… счастлив, если… если… — начал он смущенно и не докончил.
— Довольно, однако, разводить сантиментальности! К делу, братцы, к делу! — энергично, прерывая этот лепет, поднял голос Малыш. — Прежде всего необходимо придумать название нашей дружины, выработать правила и наметить полный и подробный план действий. Но до поры до времени следует все это держать в глубочайшей тайне, пока мы не соберем достаточно денег и не запасемся всем необходимым. Так ли я говорю, господа?
— Так, так, разумеется! Ты, Малыш, у нас молодец, что и говорить! — зазвучали громкие, оживленные голоса вокруг Володи.
— Тише, господа, тише! — остановил, разбушевавшуюся молодежь Марк, самый благоразумный из них всех.
Но это было слишком позднее предупреждение.
Скрипнула дверь дортуара, и на пороге показалась шарообразная Фигура Августа Карловича.
— Это еще что такое? Правда, время необычайное, но вам, мальчишкам надо спать. Да, спать! Shlafen, sofort schlafen!
При первых же звуках голоса Верта, пансионеры устремились к своим постелям.
Один Малыш вместо того, чтобы направиться к своей постели, бесстрашно шагнул навстречу старику.
— А с вас штраф, Август Карлович, — смело произнес Володя. — Разве забыли? Теперь строго-настрого запрещается говорить по-немецки. С вас штраф.
— Ну, тут-то ты прав, плутишка, — добродушно рассмеялся Верт. — Ja, ja, du bist…
— Опять штраф! Опять! — весело закричали остальные мальчики.
Верт совсем сбился с толку и продолжал:
— Aber…
— И еще и еще! Ха-ха-ха!
Совсем сконфуженный за свою опрометчивость, почтенный директор пансиона махнул рукой и поспешно скрылся за дверью, чтобы не повторять своей оплошности.
Постепенно все стихло в большом пансионном дортуаре. Все заснули. Дружный храп возвестил об этом все еще не задремавшего Марка.